Попытаются изнасиловать — буду драться. История пыток 2020

Игорь Баталевич оказался одним из тех людей, которые попали на Окрестина в злополучные августовские дни. Власти продолжают игнорировать главный закон, согласно которому никто не должен подвергаться пыткам и бесчеловечному отношению, прикрывая преступления силовых структур. Однако, мы не собираемся забывать, и каждая история будет записана. Вот одна из них, рассказанная от первого лица.

По образованию я врач, с 2008 года не являюсь кадровым сотрудником Минздрава. После института работал на «скорой помощи», с 2008 занимаюсь собственными проектами. И с медициной напрямую не связан.

Я не мог оставаться в стороне. Когда прошел основной день выборов, очевидный для всех (ведь важно не то, кто за кого проголосовал, а как посчитают голоса), покоробило, что в очередной раз показали 80 процентов. Если в 2010 году ещё можно было поверить в 50 процентов, то в этом году очевидно даже незрячему, что это обман. Не интересовали результаты выборов, а то, что будет после. Сможет ли народ отстаивать себя, или, как и в прошлые годы, вечерок выйдут на улицу и разойдутся по домам.

Я впервые стал гордиться тем, что беларус.

До своего задержания был каждый день в городе. 9 числа мой знакомый на Стелле попал в окружение, мне пришлось его оттуда выводить, так как пешком бы он оттуда не вышел. Я прошел несколько цепей со щитами, друг прятался в магазине, забрал его оттуда и повел обратно к машине, мы смогли уехать без последствий. 10 августа я успел побывать в нескольких точках. Сначала на «Риге». У людей спросил нужна ли медицинская помощь, но тут рядом со мной упала граната, и я уже и не помню, что было дальше, если честно.

11 августа в чате увидел, что организуется медицинское движение волонтеров, то, что мне больше по душе. Решил, что буду востребован как врач. Сначала направился в Уручье, там собралось несколько медиков, понял, что с практическим опытом в полевых условиях был только я. Остальные имели стороннее медицинское образование, например, среди волонтеров был один врач-гигиенист. Но в Уручье было спокойно, и я подумывал уехать в другую точку города. Тут ко мне подошли люди, они сказали, что волонтеры, ездят по городу на своем авто, загруженном водой, бинтами и прочим. Но с ними нет врача, пригласили меня поехать с ними. Я согласился, загрузился к ним в авто, и мы поехали в Серебрянку. Там шли уличные бои, мы несколько раз останавливались, но наша помощь никому не понадобилась. Тогда поехали на Притыцкого, так как узнали, что в этом районе произошла серьезная стычка.

 Пока туда доехали, все уже закончилось. Мы развернулись и на перекрестке Притыцкого с улицей Лобанка нас остановил ОМОН. Вероятно, потому, что у нас на машине были нарисованы красные кресты.

А в ту ночь на медиков целенаправленно охотились, как я узнал позже. Нас вывели из машины, опросили, кто мы и зачем тут, я объяснил, что мы команда волонтеров-медиков. Пояснил, что я врач, мне все равно кому оказывать помощь, готов оказать ее любому нуждающемуся. У нашего водителя посмотрели телефон, там нашли телеграм, ОМОН решил, что мы являемся жёсткими оппозиционерами и нас направили в микроавтобус.

Открылась боковая дверь, и я увидел, что внутри машины лежит три слоя тел, люди лежали друг на друге, а на их спинах сидит ОМОНОВец. Нам приказали ложиться сверху. Залезли внутрь. Машина должна была тронуться, но в это время подтащили парня, он не мог даже идти. Увидев его, я предложил осмотреть паренька. Мне — как ни странно — разрешили, я выполз, как крокодильчик из микроавтобуса по людям. Начал поднимать парню майку на спине.

Омоновец смеялся, увидев запекшуюся кровь, мол поцарапали мальчика, а он ноет. Когда я поднял майку до плеч, у парня под левой лопаткой было входное пулевое отверстие с характерной пузырящейся кровью, это верный признак того, что пробито легкое. И воздух через спину выходит наружу. От этого вида обалдел даже сам ОМОНОВец. Я объяснил ему, что парню нужно оказывать помощь прямо здесь и прямо сейчас, если его загрузить в автобус, да еще сверху кто-то ляжет, к РУВД он приедет мертвым.

Мы с ребятами начали работать. В ту же секунду остановилась машина, оттуда выскочили два человека, сказали, что они тоже медики. У них оснащение было лучше, чем у меня. Была капельница, преднизолон — препарат, поднимающий давление. У парня оно уже упало ниже сотни и приближалось к шоковым цифрам. Милиция сама вызвала бригаду «скорой помощи». К приезду бригады парень был стабилизирован: мы герметизировали его рану, подняли давление.

Оставалось доставить его в стационар. ОМОНОВцы решили отпустить меня и напарника, а водителя задержали. Он уехал в РУВД. Мы просили его отпустить, поясняя, что водитель с нами и не участвует в беспорядках, но нам предложили сделать выбор: либо ехать с ним в РУВД, либо свободны. Решили, что лучше остаться на свободе.

Сев в автомобиль, поехали в сторону дома. Но уехали недалеко. Нас остановили гаишники, проверяли документы, причем они были не рядовые гаишники, а в званиях майора и подполковника. Но отпустили.

На перекрестке Куйбышева и Хмельницкого возле 33 студенческой поликлиники, увидел, как ОМОНовцы задержали человека, он был весь в крови. Мы остановились, спросили нужна ли медицинская помощь, но ОМОН послал нас в грубой форме. Отъехать не успели. Сзади раздались выстрелы, нам крикнули «стоять». Что было делать, вышли из машины и легли на траву. Так началось наше задержание.

Нас начали бить еще там, пока мы лежали на траве. Делали это весело, со смехом, с издевками. Но меня это не сильно трогало. Я адекватно оценивал риски, когда выходил из дома и понимал, что меня задержат. Была мысль давать сдачи, но «космонавты» были вооружены. И я понимал, что драка закончится тем, что убьют в итоге моего напарника.

Обыскали. В сумке нашли блокнот с моими записями по работе. Половина записей сделана на английском языке. Когда я веду переговоры на английском языке с зарубежными контрагентами, то и записи делаю в блокнот на этом же языке, так удобнее. Прочитав мои записи, они решили, что я организатор массовых беспорядков или куратор.

Нас бросили в автобус снова друг на друга. Потом пересадили в автозак, меня запихнули в двухместный стакан. Там уже сидел один человек. Мне на колени посадили здорового мужика, который плакал, пытался говорить с ОМОНОМ, приходилось его успокаивать. Сам я был спокоен. Знал, что надо сделать две вещи, попадая в такие ситуации. Максимально принять факт, что все — ты попал и назад дороги нет. Выкручиваться бесполезно.

Нужно сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас, не думая, что это какая-то ошибка, и все поймут это и тебя отпустят. Нет, такого не будет. Когда расстаешься с этой иллюзией, становится легче.

Второе – ты для себя прокручиваешь, на что готов в этой ситуации пойти. Твой предел. Кто-то плохо переносит физическую боль, что угодно, лишь бы не было больно. Для меня важнее, чтобы я остался человеком. Я перенесу физическую боль, но никогда не буду целовать сапоги ОМОНУ, не буду петь ОМОНовские гимны, не стану говорить на камеру, что презираю людей, выходящих на улицы, если попытаются изнасиловать дубинкой, буду драться насмерть.

Лучше смерть, чем унижения. Когда прорабатываешь в сознании такие вещи, дальше становится легче. У тебя есть стратегия, которой следуешь.

Нас доставили на Окрестина. Из автозаков нужно было бежать, опустив голову. «Голову в пол» – это фраза, которая характеризует все время после задержания. Голову все время наклоняли, не давали поднять, наверное, чтобы ты не видел из лиц, несмотря на то, что они были в масках. Били всех. Согнувшись пополам, бежишь через строй, а всех бьют. Потом нас поставили на колени возле забора. Ягодицами сидишь на пятках, голова в пол, руки за спиной. В таком положении на двадцатой минуте ноги немеют, потом их не чувствуешь. Мы так стояли шесть часов.

Периодически проходящие мимо милиционеры били дубинками, некоторых оттаскивали в сторону и молотили с такой силой, что мужики кричали.

Какого-то человека били из-за того, что он не мог ответить на вопрос, лишь мычал. Пока им не объяснил один парень, что мычащий – глухонемой.

За это паренька тоже избили. Через шесть часов избиений нас загнали в подвал, раздели догола. В мешки собрали ценные вещи, шнурки. Голыми нас вывели в прогулочный дворик. Пространство восемь на восемь метров, огороженное высокими стенами под открытым небом. Мы сначала стояли голые на коленях, потом разрешили одеться. Снова избили дубинками. Затем прочитали лекцию о том, что ОМОН создан нас защищать, а мы, негодяи, вынуждаем их бегать за нами.

Один мужчина просился в туалет, ему запрещали, он в итоге описался, за что его снова побили. Потом нам дали десятилитровое ведро для естественных нужд. До вечера мы стояли во дворике, нас было 127 человек. Понятно, что прогуливаться было невозможно. Тяжелее всего в тот момент для меня было, что люди, узнав, что я врач, подходили ко мне со своими проблемами, а я не мог им помочь. Не из чего было делать шину для сломанных рук, не было нужных лекарств и бинтов.

Был мальчик, которому сломали ребра. Был парень, который жаловался на то, что не может помочиться, по пять минут стоит над ведром, у него, скорее всего, по тому, что я видел, был надорван мочеточник и разорван мочевой пузырь. Был человек со сломанной ногой, так он на суд и пошел. Был диабетик, просили для него вызвать врача, он терял сознание.

Старался давать ему воды первому, когда нам сбрасывали бутылки.

Воды давали очень мало. Она была омерзительного качества. Первый глоток воды я сделал на вторые сутки, когда почувствовал признаки обезвоживания. Просили еще, но надзиратель предлагал в ответ на нас помочиться. Называя нас тварями и мразями.

К вечеру стало холодать. Большинство было в майках и шортах. Мы обнимались, чтобы отогреваться.

Потом нас отвели по камерам. Я попал в «номер-люкс» — карцер. Небольшое помещение максимум два на три метра, где есть одноместные откидные нары, кран из стены, с ведром под ним и дырка в полу (туалет). Нас в карцере было 12 человек. Окно закрыто наглухо.

Единственное, через что мы могли дышать, это окошко для подачи еды. Когда у надзирательницы было хорошее настроение – она его открывала. Мы по очереди подходили и дышали через него. На нары положили тех, кто больше всего пострадал и пожилых людей, сами спали на полу. Понятно, что никаких «передачек» и постельного белья никто не давал. На следующий день уговорили нас покормить. Нас обматерили, но еду принесли. Каша выглядела так, словно ее до меня кто-то ел. Несколько буханок заплесневелого хлеба. И сладкий чай. Только чай я и выпил – это пошло на пользу, глюкоза и вода, то что стоит выпить, если нет проблем с инсулином. В один из вечеров пошло оживление по камерам, оказалось, по камерам разводили девчонок. Как раз была моя очередь дышать через окошко.

Я стал посматривать за ними. И хочу выразить восхищение, у девушек не было ни тени сомнений, ни слез, спокойные и уверенные лица. Девочки держались гораздо лучше, чем многие наши мужики, которые ныли, плакали и просились на волю. Я одной девушке показал два пальца, она мне улыбнулась. По пальцам, правда, получил дубинкой, но ни чуть об этом не пожалел. Парни меня попросили не выпендриваться, чтобы нам не закрыли единственный доступ воздуха.

Угнетало больше всего, что не понимали, что происходит снаружи. Не хотелось в итоге выйти наружу, и понять, что все закончилось, люди сдались и готовятся к следующему пятилетнему сроку диктатора. В какой-то из вечеров приехал следователь, нас фотографировали. Следователь, узнав, что я врач, сквозь зубы процедил: «Ну вот ваши врачи нам помогли. Вышли на улицы, цепями стали». Это был первый раз за все время отсидки, когда я влетел в камеру, безудержно смеясь. Сокамерники подумали, что нас отпустят. Я ответил, что мне уже все равно. Мои врачи вышли! Можно сидеть смело столько, сколько понадобится.

В ночь на пятницу к нам пришел Барсуков (замминистра внутренних дел), рассказывая нам, как мы не правы. Он задавал вопросы, на которые мы молчали. Хотя было что сказать, когда спрашивали: «Били ли вас в камере?» —ответ — «нет. Нас не били в камере, нас били на улице. «Кормили ли вас?» — отвечаем: «Да», — но, правда, один раз за все время содержания. Я хотел бы и высказаться, но понимал, что все двенадцать человек останутся на 15 суток. А нас обещали отпустить. Эти обещания давались каждый день, но надежда все-таки была, что однажды это случится.

На третий день стали выводить из камер, вещи не отдали, сказали – заберем их потом.

Я шел на выход и пытался понять, где вообще находится Окрестина, как в три часа ночи добраться домой, где найти прохожего, чтобы попросить позвонить домой, никто же не дал сделать это, пока мы были в изоляторе. Штаны падают, ремень же забрали. Подводят к стене высокой, за ней темнота, кроны деревьев. Дверь открылась, меня буквально выбросили за пределы ЦИП. И резко свет в глаза.

Моргаю, и тут вижу человек триста волонтеров, тебя встречают криком, хватают, окутывают пледом, суют в руки горячую воду, бутерброд в зубы, несколько сигарет тут же подкуривают. Я не понимал, что происходит. Увидел машину «скорой помощи», бросился к ней, мол, давайте я буду помогать. Фельдшер смотрит на меня и плачет.

Тут же ко мне бросились три мужика, подхватили за руки и стали говорить, что они уже четыре часа стоят в очереди, чтобы кого-то отвезти домой. И они никуда не уйдут, пока не отвезут меня домой. Я им: «Ребят, я в Колодищах живу, ехать неблизко». А они отвечают: «Да хоть в Новополоцк».

Вот так закончилась моя эпопея. Вышел с гематомами по телу, я, ведь всё-таки не Рэмбо: на задней поверхности шеи, гематома на голове от удара пластиковой перчаткой, гематома в паховой области, но все достаточно быстро прошло, я достаточно выносливый.

Сейчас слабо понимаю, что происходит. Как врач я не востребован. За врачей, то, как с ними обращается, обидно. Минздрав врачей предал. Угрозы, увольнения…

Откуда такая жестокость у ОМОНа, думаю, они просто не очень умны. Это в большей части люди без образования, но физически развитые. Им весело было делать то, что они делали. Им разрешили бить и ненавидеть нас, причем искренне. Плюс им хорошо промыли мозги. Они действительно считают, что нам платят за участие в протестах. Так, когда я искал свои вещи, один из парней спросил, что у меня было в личных вещах. Я рассказал, что карточки, права, деньги – 60 рублей и 100 долларов. Он на меня так презрительно посмотрел и сказал: «Понятно, тебе сто долларов за участие заплатили». И я даже не нашелся что ему ответить. Как объяснить, что я без труда сидя дома заработаю эти деньги? И за такие деньги выходить на улицы рисковать собой – это глупо.

Многие говорят, что в Беларусь пригнали российский ОМОН, но как я видел — это были наши. Так была ситуация, когда один из ОМОНОВцев увидел контакты моего телефона, а там был номер Юрия Анатольевича Зиссера. Он начал смеяться: «О Зиссер в контактах! А ты в курсе, что он сдох»?

К сожалению, он умер и мне очень жаль, что так случилось. И я горжусь тем, что был с ним знаком, — так я ответил ему. Но вряд ли он меня понял.

 Если все вернется к тем событиям, которые происходили с 9 по 11 августа – я снова буду на улицах помогать людям.