«Самые нужные вещи в тюрьме — это книги и зубная щетка». 50 фактов о пребывании в СИЗО

Журналист и кинокритик Тарас Тарналицкий, осужденный на 25 суток ареста за участие в акции памяти Романа Бондаренко, написал 50 пунктов о пережитом опыте заключения.

1. Если не хочется быть арестованным во время проведения акции, никогда не стоит уповать на поведенческие шаблоны. Я погорел на том, что поверил в собственную магию невозмутимости, мол, можно пройти рядом с силовиками и не быть задержанным. Два раза это сработало, а 15 ноября уже нет.

2. Получить резиновой дубиной по спине не так уж и больно. Хотя, по правде говоря, больно, просто из-за адреналина ты этого просто не ощутишь.

3. В самый большой «стакан» автозака в кузове «Купава», рассчитанный на 6 сидячих мест, помещается 13 взрослых живых мужчин. Больше уже физически не влезает.

4. В Беларуси можно отстоять полдня возле бетонной стены при температуре от +4 до +1, если ты попался по политической статье. Мы стояли в Советском УВД на улице с 14 часов до 2-3 часов ночи, пока меня не выдернули в полуподвальное помещение отдела, где было тепло, но банально не хватало кислорода.

5. Белорусская силовая система построена на традиционных ценностях, поэтому поблажки возможны только задержанным женщинам и никогда мужчинам.

6. Если вас поймали силовики, говорите вид, что вы безработный. Я сказал, что журналист, да еще и без редакторского задания, — и получил сразу два протокола по статьям КоАП 23.34 (участие в незарегистрированном массовом мероприятии) и 23.4 (неповиновение должностному лицу). Логикой все это беззаконие не объяснить.

7. Задержанный должен всегда придерживаться трех правил: не верить, не бояться и не просить. Я думал, что это романтическая муть из плохих российских фильмов про зэков, но правила действительно работает тебе же на пользу, если придерживаться их исполнения.

8. Ехать в позе эмбриона из УВД в ИВС, лежа на коленях в автозаке, жутко неудобно — конечности очень быстро затекают, чувствительность в них моментально пропадает. Зато оказалось, что знаменитые зеленые автозаки абсолютно полые, без перегородок, и их просто сумасшедше отапливают.

9. Никогда не понимал людей, пытающихся вести осмысленный даже не спор, а диалог с ОМОН-ом. Тот, кто тебе может вмазать кулаком в лице в качестве последнего аргумента, не достоин внимания.

10. Медперсонал, что в ИВС на Окрестина, что в СИЗО Барановичей, состоит из некомпетентных мерзавцев. Фельдшер на Окрестина не могла оказать первую помощь больному сахарным диабетом, когда у него рано утром случился конвульсивный приступ. Или вот типичный диалог во время первичного осмотра: — У вас есть хронические болезни?- Да невралгия левой ноги.- У нас тут не больница.А про обслуживание в Барановичах я просто молчу. Все сокамерники по 103-й камере переболели ковидом и не умерли только благодаря собственному иммунитету, а не силе медицины.

11. В 5-местной камере на Окрестина может запросто ночевать десять человек, если они будут спать вальтом.

12. Белорусский суд по скайпу — это круче, чем расстрельные тройки НКВД. Поточность приговоров такая, что позавидовал бы сам Иосиф Виссарионович.

13. Мне дали 25 суток ареста (15 за один протокол, 10 — за второй), хотя я рассчитывал на 30, поэтому сильно не расстроился. Зато неплохо приободрил своим приговором соседей по камере, приунывшых из-за собственных 12-15 дневных наказаний. Мне еще дали прозвище Пахан, из-за столь длительного срока отсидки.

14. У меня по делу свидетелем проходил дрыщеватый студент в маске, который представился участковым Советского УВД Любимовым Владимиром Владимировичем. Как выяснилось после, такого сотрудника в Советском УВД просто не существует. У сокамерников из других районов были свидетели еще смешнее: Иван Иванович Иванов, Р. Жевский и пр. Сплошной фарс за наши с вами налоги.

15. Худший враг арестанта — это тонны свободного времени, которые некуда девать. Мы сперва болтали, потом играли в «Трехлитровую банку», затем в шахматы и шашки из мякиша. Спустя три дня появились книги, сканворды, судоку, письма — и стало немного легче.

16. Самые нужные вещи в тюрьме — это книги и зубная щетка. Со всем остальным еще можно мириться.

17. Я на Окрестина провел 5 дней, ни разу не побывав на прогулке, в душе, а еще спал без постельного белья.

18. Сотрудники ИВС Окрестина просто катастрофически плохо знают арифметику. Могут десять раз запутаться, считая до десяти. И это не наговоры, а реальные наблюдения за чужим идиотизмом.

19. На Окрестина я был в двух камерах: на втором и первом этажах. Мочой и калом там не воняло, можно было лежать на матрасах, но кормежка была на три с минусом: пустой суп, разбавленный чай\компот\кисель, слитый воедино разбавленные чай и компот, каша, рыбные котлеты с костями. Из достойного – ужин из отварного риса и одной подкопченной сосиски. И еще дают просто тонны хлеба, который вскоре некуда девать.

20. Тюремный кэшбек – это когда испражняешься в пакет, который затем кидаешь в открывшуюся «кормушку». Это просто шутка, такого при мне не происходило.

21. Перед этапом в Барановичи нам в первый раз включили утром включили государственный гимн, а вечером — музыку из бтшной «Калыханки».

22. Хотя мы пять суток сидели в здании ИВС, нас перед отправкой с Окрестина провели через ЦИП, чтобы выдать квитки за пребывание на ЦИП. Получилось 67,5 рублей.

23. Пока ехали в Барановичи, я начал читать «Заводной апельсин» Энтони Берджеса, вышло очень символично. Вообще, за весь срок ареста я полностью или частично прочел 13 книг. Самые любимые — роман «Дзікае паляванне караля Стаха» Владимира Короткевича и повесть «Воўчая зграя» Василя Быкова.

24. В Барановичах нас встречал как настоящих зэков вооружённый автоматами ОМОН: с собаками, угрозами расправы и матом. Опять почувствовал себя в перестроечном фильме о 30-х годах СССР.

25. В Барановичах мы жили в старом корпусе — бывшей казарме начала ХХ века, которую не снесли в этом году с расчетом поселить там политических задержанных. Сокамерники думали, что это бывшие конюшни или товарные склады, тем более железная дорога недалеко, но просчитались.

26. Обычные зеки живут в Барановичах в значительно лучших бытовых условиях, чем политически репрессированные заключенные. Я там успел пожить в трех камерах двух корпусов, и везде были проблемы: нехватка места, забитый туалет, холод.

27. За двадцать суток в СИЗО Барановичи я получил 2 передачи во вторник (первая была на Окрестина в четверг), был на 6 прогулках (в четверг, понедельник и один раз в воскресенье), 2 душах с горячей водой (в пятницу).

28. Постельное белье в Барановичах мне выдали впервые 27 ноября, т.е. в конце второй недели пребывания в заключении. Я его успел его заменить один раз.

29. Я сидел с людьми, арестованными еще в конце октября, на Марше в память о Романе Бондаренко, на первом и втором дворовых маршах. В такие моменты ощущаешь себя стариком, проживающим разные эпохи.

30. Выше я писал, что медицинскую помощь в Барановичском СИЗО получить нереально. Тебе максимум могут давать лекарства, которые передадут родные, или вызовут скорую помощь, если будешь умирать. При мне госпитализировали ночью в срочном порядке одну женщину, это было 7 декабря.

31. Иногда машинисты, проезжающие рядом, гудели мотив «Жыве Беларусь». Такое действительно случалось, но не часто, как хотели бы думать мои сокамерники.

32. На второй неделе я возненавидел сканворды, судоку и российские глянцевые журналы: National Geographic, Esquire, «Популярная механика», в которых часто нечего читать, кроме рекламы.

33. В тюрьме я успел переболеть ОРВИ, простудой и коронавирусом, выздороветь и отбыть карантин. На второй недели пришло понимание, что если у меня пневмония, то придется здесь же и умереть. Но страх смерти выветрился буквально за пару часов.

34. В белорусских тюрьмах существует жесткая и негласная цензура на письма: как на входящую корреспонденцию, так и на исходящую. Это было ясно в переписке, когда у отдельных сокамерников не доходило к родственникам сразу три письма. Мои все дошли до адресатов, но очень много не пришло от знакомых, друзей, коллег по работе. Если вы хотите, чтобы ваши письма ушли, или пишите их сугубо по делу, без политической агитации и подробностей тюремного быта, или передавайте их через людей, которые выйдут раньше вас.

35. Из пыток в Барановичском СИЗО были: постоянно работающий свет (даже ночью его не выключали, хотя сигнальные лампы точно работали), отсутствие медпомощи (писал об этом выше), а также странные звуки. Нам 24 или 25 ноября среди ночи врубили на весь коридор аудиозапись с замогильным голосом, протяжно произносящим несколько раз «Очнитесь». На следующий день проверяющие офицеры уверяли нас, что ничего не было.

36. Кстати, об офицерах, которые несут вахту. Каждому из них мы давали прозвища – плотного и невысокого прапорщика звали Пупс или Паспарту, злобного мужика с залысинами и порезом на голове Шрамом, молодую лейтенантшу в сапогах-ботфортах и хорошей прической – Добрый день (она пару раз так на позитиве проводила утреннюю поверку), сержанта с серебряной цепью – Цепь. Все они были в целом адекватны, если не поступал приказ конкретный приказ жестить с заключенными.

37. На прогулках мы несколько раз пели песни, а также хлопали в ладоши, как на митингах. Это сильно нервировало конвой, который нам угрожал, мол, это последняя ваша прогулка. Но последствий никогда не было.

38. Стены прогулочных дворов (бетонный карман с сеткой вместо крыши, через которую видно небо), книги из тюремной библиотеки, а также алюминиевая посуда были испещрены агитационными надписями: «Жыве Беларусь», «ШОС», «Лукашенко в автозак», «Мотолько сырник» (WTF?!) и пр. Это нервировало администрацию, но ничего поделать с этим она не могла.

39. В Барановичском СИЗО полно живности. В первой камере к нам прибегала мышь, во второй – пищала крыса из туалета, в третьей мы крысу убили, когда прочищали забившийся от экскрементов унитаз палкой-вантузом.

40. В тюрьме есть свой забавный жаргон. Коридор там называется продолом, а дежурный офицер – продольный, двери камеры – это тормоза, туалет – долина, стол – дубок, лавка – трамвайка, тарелки – шлемки, кружки – кругали или зэчки, конфеты-леденцы – грохотули и пр.

41. Кормежка в Барановичах, кстати, отличная. Там пристойный суп, неразбавленные чай и кисель, есть даже разваренное мясо с жилами, картофель и каша. А еще каждый вечер там дают рыбу путассу, которую готовят в нераспотрошённом виде и насыпают заключенным горкой в одну миску. Мы это блюдо назвали курганом славы, а ее употребление – особым видом ареста, путасутками. Мне пришлось отбыть двадцать путасуток.

42. Барановичский карцер – мечта интроверта. Я там не был, но по рассказам это обычная одноместная камера (правда, могут туда посадить сразу трех человек), с железной нарой с четырьмя круглыми прутьями в виде лежака, лавкой и столом. А еще там надо носить немытую карцерную робу поверх одежды.

43. В СИЗО заставляли скручивать матрасы утром и класть их на верхнюю нару, запрещалось сидеть на тюремных одеялах и лежать на нарах, в противном случае приходил офицер и орал на нас. Но мы все равно сидели на одеялах и лежали на нарах. Так победим!

44. С куревом в СИЗО было тяжело. У большинства арестантов были сигареты разных марок, но не было зажигалок и спичек. Хотя в нашей камере 103 чуваки курили три раза в день, потому что там была зажигалка. Я ненавижу запах дыма, но коронавирус мне помог – я очень долго не чувствовал абсолютно никаких запахов.

45. Барановичских камерах можно переговариваться через стенах, через разрезанные отопительные трубы. А еще можно бросать «коня» — это склеенные скотчем четыре карандаша, на которые крепилась небольшая записка. В 109 камере мы так болтали с женщинами из соседнего помещения.

46. За день до освобождения нам влепили выговор за то, что мы «громко смеялись» сидя в камере. Заставили перед отбоем вынести матрасы в коридор, потом занести обратно, написать объяснительную, а утром – подписать приказ о вынесении выговора. При этом соседние камеры «шумели» не больше нашего, но репрессии прилетели только нам.

47. Я сидел с разными людьми: бизнесменами в сфере логистики и рекламы, продавцами на рынке, программистами, водителями, медработниками, работниками госучереждений. За двадцать пять суток я встретил одного опухшего от алкоголя маргинала из России по имени Юрий, который все уверял, что в Беларуси беспредел, а в России все отлично, а также белоруса-водителя, который говорил, что ему 36 лет, а выглядел он на все 46. Из знаменитостей там был только солист группы «Петля пристрастия» и «Кассиопея» Илья Черепко-Самохвалов (Мило Миндербиндер). Я с ним не пересекся, но мне рассказывали, как он декламировал письма и хотел напиться после освобождения.

48. В дни передачек у нас в камерах концентрировалось огромное количество еды и бытовых принадлежностей (щетки, паста, туалетная бумага, влажные салфетки и пр.), которые мы формировали по пакетам – и передавали через офицеров другим арестантам, приехавшим с этапа. Правда, не могу уверенностью сказать, доходила ли наша гуманитарка по адресу или нет.

49. Если у вас плохой метаболизм, в тюрьме лучше есть умеренно. Движения мало, калории негде тратить – и есть шанс набрать лишние килограммы. Мне повезло – я не потолстел, а после выхода даже немного сбросил.

50. Отбывание 25 суток ареста – это как полет в космос на другую планету. После возвращения ты вроде попадаешь в ту же среду, но тебя гложет ощущение что что-то безвозвратно изменилось в худшую сторону. Состояние растерянности и дезориентации у меня прошло на пятые сутки после освобождения.