“Эти твари не увидят моих слез” История протестов 2010 активистки Кати Ерусалимской

Протесты против диктатуры начались не в 2020 году, а гораздо раньше. Вот только тогда протестующих невероятных смелых беларусов на улицах города было не так много. А задержания, избиения, угрозы и психологическое давление было всегда — такой маркер правления Лукашенко. Ведущая и журналистка Маланка-медиа Екатерина Ерусалимская была одной из тех, кто пытался противостоять режиму. Не минули Катю аресты, допросы и ужасы изоляторов. Публикуем её историю, чтобы следовать важному принципу “мы не забудем и не простим” и обязательно победим, потому что продолжать терпеть издевательства могут только рабы. А мы не рабы.

СУКА, НА КОЛЕНИ!

Одно из самых запоминающихся событий — это площадь 2010. Я была членом команды Андрея Санникова. Мы собирали подписи, агитировали голосовать, после выборов устраивали пикеты и различные акции.

В тот день, 19 декабря достаточно много людей собрались у дома правительства. По подсчётам независимых СМИ нас было около пятидесяти тысяч. Помню, как кто-то устроил провокацию и люди стали бить окна. К сожалению, многие на эту провокацию повелись, в том числе и мои друзья, подумали, вот она настоящая революция. За что потом отсидели срок.

Я же повисла тогда на дверях, плохо понимая, что происходит и что надо делать, а Санников мне тогда крикнул: “Дура, отойди оттуда, не лезь”.

Я отошла. Разгон случился очень быстро. Силовиков было намного больше, чем нас. Ещё не начали нас прессовать, как мужчины побежали, и мы, девушки кричали им, стойте, вы куда! Я всегда считала, что надо стоять до последнего. Тогда по площади разбросали еловые ветки, чтобы они мешали, цепляясь за ноги, а если ты падаешь, то лицом в иголки. Я стояла, глядя на убегающих людей, как ко мне подлетел силовик и ударил дубинкой в живот, потом схватил за шиворот и проорал: “Сука, на колени”! Я упала в эти ёлки, на меня упали другие задержанные, я думала, меня раздавят. 

Потом нас всех по одному стали поднимать и заводить в автозак. Я шла последняя, завёрнутая в бчб-флаг, завязанный на груди узлом. Силовик мне сказал, что я с флагом в автозак не зайду, на что я ему парировала, что в принципе в автозак не собиралась. И между нами завязалась драка, он пытался с меня флаг стянуть, а я вцепилась в него руками и не отдавала. В итоге он поддел дубинкой флаг за узел и стянул его. Пока мы боролись, автозак взял и уехал. Силовик ушёл, а я осталась сидеть на снегу, пытаясь сообразить, почему меня никто не трогает.

Встала и пошла дальше, и тут какой-то солдат стал с меня смеяться, а я, разозлившись, плюнула ему на щит. Он погнался за мной, но его начальник опередил парня, встав между ним и мной, и накричал на него: “Что ты на ребёнка руку поднимаешь”. А я действительно дите дитем, в шапке с помпоном, в цветном шарфике, 18 лет.

Начальник тот сказал мне быстрее отсюда уходить. И я пошла в переход на “Площади Ленина” и видела избитых, раненых, измученных людей, которые скрылись в переходе от преследования. И у всех были такие поникшие лица, читалось поражение и осознание, что мы проиграли. А мы ведь тогда действительно верили в победу. 

После этого мы с другими активистами и моими друзьями скрывались на квартире знакомого, но читали все новости о том, что же происходит. Кто-то уже уезжал за границу, но я не хотела уезжать.

И продолжила нашу протестную деятельность. Стояли с портретами политзаключённых на улицах, устраивали перформансы, потом участвовали в молчаливых акциях, когда запретили кричать “Жыве Беларусь” и стали хлопать в ладоши. Каждую среду я выходила на эту акцию хлопков вместе со своими друзьями, и все они сейчас сидят за протесты 2020 года. Нас, конечно, задерживали, возили в РУВД, но меня всегда отпускали через пару часов.

Один раз, когда меня схватили, я кричала своему другу, что мне нельзя в СИЗО, потому что у бабушки завтра день рождения и я не могу не прийти. И он вырвал меня из рук омоновца, и мы скрывались с ним в каких-то кустах от преследования…

Но как-то меня задержали прямо на перроне в метро и отвезли в самое ужасное РУВД Заводского района. У меня в рюкзаке нашли баллончик и трафареты “свободу политзаключённым” и сказали, что на меня повесят уголовку за порчу государственного имущества. Посадили в камеру с бомжами, в ней жутко воняло, она была совсем маленькая с деревянной лавкой. И был один страшный момент, когда в камеру привели парня, он был хорошо одет, и тот стал спрашивать у милиции, за что его задержали.

Тогда они обмотали руки этого парня кожаными ремнями и стали тянуть в разные стороны, когда такое делают с человеком, руки могут сломаться. Парень упал на колени и стал просить прощения, за то, что задал этот вопрос. А я забилась в угол, с ужасом наблюдая за всем этим, и надеялась, что со мной они не станут такое вытворять.

На следующий день был допрос, следователь угрожал, запугивал, но в итоге меня отпустили. И я помню, как выходила оттуда, а меня встречал только друг Максим Винярский, несмотря на то, что СМИ писали об акциях и задержанных активистах, больше никто не пришёл меня поддержать. Было очень обидно…

СУКА, КОГДА ТЫ ЗАГОВОРИШЬ?!

Ко Дню Воли мы готовили акцию вместе с друзьями. Ещё среди нас был знакомый, приехавший из Польши специально на акцию, чтобы своими глазами посмотреть, как это происходит в Беларуси. Он не верил, что у нас так жёстко задерживают людей.

Мы рисовали растяжку с надписью “Жыве Беларусь”, и ещё не успели дописать последние буквы, как в дверь постучали. Глянув в глазок, я увидела людей в гражданском. Сразу стало понятно, что пришли за нами, поэтому мы сразу же оповестили все независимые СМИ о том, что нас вот-вот задержат. Двери не открывали. Но в итоге им удалось вломиться. Силовики обошли соседей, говоря им, что в нашей квартире наркопритон, и что им нужен телефон хозяина, чтобы он открыл двери. Соседи дали его номер, приехал хозяин и открыл силовикам двери.

Вломились с оружием, заорали: “Руки за голову, лицом в пол!”, и стали нас босиком выводить из квартиры, словно мы не плакат рисовали к празднику, а бомбу изготавливали. Отвезли во Фрунзенский РУВД. Допрос проводили и начальник РУВД, и кто-то из КГБ, и один следователь, как оказалось, из какой-то деревни под Кричевом (а я оттуда родом), мы учились с ним в одном лицее. Но я молчала, на все их вопросы ничего не отвечала, потому что стоит им что-то сказать, они начинают раскручивать и могут перекрутить все твои слова. Лучше молчать.

Следователь этот очень злился, что я молчала, нервничал, и в итоге не выдержал, со всего размаху ударил меня головой о стенку, крикнув: “Сука, когда ты заговоришь?!”.

Давили психологически на самом деле сильно. Угрожали, что если я не пойду на сотрудничество, будет плохо моей семье и даже подруге — её отчислят из университета. Они были в курсе всего, даже моих ссор с бабушкой. Читали все соцсети. Мне хотелось плакать, но я говорила себе, что эти твари не увидят моих слёз. 

И неожиданно меня выпустили после всего этого, так и не добившись от меня никакой информации. Друг из Польши, выйдя на свободу, был в шоке. Говорил, ну ладно парней, но девушек так жёстко задерживать. И восхищался смелостью беларусских женщин.

БЛАГОДАРЯ ТЕБЕ, Я УЗНАЛ, ЧТО В СТРАНЕ ПИЗ..ЕЦ

И я снова продолжила выходить. Это была одна из акций хлопков. Моя точка была возле универмага “Беларусь”. Было видно, что люди собрались на акцию, но никто не решался первым хлопнуть в ладоши, так как милиции и тихарей вокруг было тьма. И я решилась начать первая. Только сделала три хлопка, как на меня накинулись, скрутили, словно я опасная преступница. А нас учили, что когда задерживают неизвестные, нужно кричать: “Насилуют! Похищают”, чтобы обратить на себя внимание. И я стала кричать, хотя потом об этом очень пожалела…

В тот момент из магазина выходили отец с сыном, и услышав мои крики, увидев, как меня куда-то тащат, они бросились мне на помощь. Их избили и отвезли, как и меня, на Окрестина. А ведь они об акции ничего не знали…

На Окрестина нас бросили в небольшую камеру, в ней было ничего, кроме пружинистых кроватей с острыми краями, матрасов не выдали. Пришлось спать на полу. Со мной в камере была несовершеннолетняя девочка, которая всё время плакала, переживая, что родители отругают за то, что она побывала в милиции. Её скрутили, когда она сидела в кафе и ела мороженое… 

На следующий день был суд, и увидев моих спасителей, я стала просить прощения за то, что они из-за меня здесь оказались. А мужчина (который отец), стал кричать: “Катя — это я тебе должен быть благодарен, что благодаря тебе я узнал, что в стране творится пиз..ец. Я подполковник в отставке, я служил десятки лет этой власти, чтобы эта власть меня ни за что…”

Ему дали трое суток, его сыну пятнадцать. Мне присудили 10 суток. На Окрестина я провела пять суток. Сначала были в камере с шестью шконками, а нас было в ней двадцать три девушки. Спали на полу. А потом нас расселили по камерам, и уже была своя кровать с постельным бельём и матрасом. Но со средствами гигиены была проблема, когда пошли месячные и я попросила прокладки, мне принесли порезанные на лоскутки тряпочки и предложили пользоваться ими. Это было ужасно.

Те пять дней запомнились, что мы с девочками учились танцевать ирландские танцы, и даже надзиратель попросил посмотреть, как мы это делаем. А ещё у одной девушки был день рождения, и надзиратель передал апельсинку для неё от мужа, который сидел в соседней камере, где он её взял, непонятно. Мы пели “тры чарапахі” и через вентиляцию перекрикивались “Жыве Беларусь”.

А когда нас повели мыться, милиционеры подсматривали за нами и смеялись. Из-за этого многие девочки отказывались мыться (а водили каждый день тогда), а я не отказывалась, пусть смотрят, мне важнее помыться.

УНИЖЕНИЯ И ТАРАКАНЫ

Спустя пять дней нас решили перевезти в Жодино, но мы узнали об этом позже. Нас просто долго везли куда-то в автозаках,в автозаке я встретила подругу Полину, которая уже не в первый раз бывала на сутках и знала, как себя вести и что делать.

И вот нас привозят куда-то, выводят из автозаков, а встречают мужчины в балаклавах, с автоматами и собаками, которые лаяли на нас, срываясь с цепей. Одна смелая девушка залаяла на собаку в ответ и сделала это так чётко, что собака от неожиданности заткнулась и села.

После начались неприятные процедуры, нас то выстраивали к стенке, то заводили в клетки, и надзирательница, большая злая женщина, колотила по стенкам дубинкой, орала… А мы так и не понимали, что происходит, зачем нас сюда привезли? Когда стали называть фамилии, сортируя на группы, мы с подругой прижались друг к другу, Полина сказала мне, ни в коем случае не смотреть надзирательнице в глаза, чтобы нас не разделили и поселили в одну камеру.

И нас определили в одну камеру, но перед тем, как в ней оказаться, всех девочек завели в небольшую комнату и заставили раздеться догола. Дверь при этом не закрыли и менты видели всё, что с нами там делали. Нам приказали сначала с поднятыми руками покрутиться в разные стороны. Ещё приказали нагнуться у стола, и надзирательница вводила пальцы во влагалище, выискивая внутри спрятанные лезвия и тому подобное. Это было унизительно.

Потом отвели в камеру, нас в ней было тринадцать человек. Она была маленькая, но зато кровати с постельным бельём. Вот только тараканов в ней было столько, что увидев это коричневое полчище, я заплакала. Мне казалось, я не выдержу, боялась насекомых. А потом привыкла. Спала на верхней шконке с тапкой. У нас среди сокамерниц был конкурс, кто убьёт больше всего тараканов, которые ползали повсюду, даже по телу. 

Мыться в Жодино не водили. И один из надзирателей приносил нам тазик с нагретой тёплой водой, чтобы мы могли помыться. Мы его не просили, он делал это сам, так как у нас в камере была только холодная вода. Но не все были такие добрые, как он. Другие любили нас пугать, проверяли кровати, нас выстраивали в шеренгу, а сами колотили дубинками по шконкам.

Все свои десять суток я держала голодовку. Но при этом меня при освобождении хотели заставить оплатить питание, а я отказалась. Тогда мне пригрозили, что не выпустят, и действительно, из камеры вывели всех девочек, а меня оставили. Но это сделали для устрашения (хотя на несколько минут я действительно поверила, что останусь здесь), спустя какое-то время меня тоже выпустили.

Но напоследок они всё равно постарались сделать так, чтобы нас не смогли встретить родные и незнакомые неравнодушные люди. А встретить нас действительно готовились не только друзья, но ребята из организации “Анёлы ахоўнікі”. Ещё несколько прекрасных бабушек и дедушек прочитали о моей голодовке и ехали меня встречать с огромным количеством еды…

Но несмотря на то что автозаки петляли, у встречающих была развёрнута настоящая спецоперация, с рациями, с дежурствами на разных точках, они следили за передвижением автозаков и вычислили место, где нас высадили. Нас привезли на вокзал, было очень тихо и вокруг никого. Мы сели на траву, наслаждаясь впервые за все эти дни свободой.

И тут заметили, как к нам бегут какие-то фигуры, с плакатом “На свободу с чистой совестью”, с пакетами еды — оладушки, фрукты, разные вкусности… Бабушки искали меня, чтобы уже покормить по-человечески. А я выпила пару глотков шампанского, сразу немного опьянела и расслабилась. А как домой приехала, сразу уснула.

Я РАДИ ВАС ВЫХОЖУ, А ВАМ ПЛЕВАТЬ

Последняя моя акция была на Бангалор. На эту акцию пришло слишком мало людей, и тогда я впервые поняла, что ужасно разочарована. Я, молодая, столько делаю ради Беларуси и беларусов, а всем плевать.

И что бы я ни делала, люди все равно не выйдут, потому что им страшно. Осознав это, я поняла, что надо уезжать.

Тем более меня никто не брал на работу, а там, где я устраивалась, быстро увольняли по приказу сверху. Больше в Беларуси мне не было места. И я уехала по программе Калиновского в Польшу.

В 2020 году, увидев на улицах Минска такое огромное количество людей, я плакала. Беларусы наконец-то проснулись и стали давать отпор милиции! Жаль только, что революция не случилась, потому что была сделана главная ошибка — нельзя было расходиться, нужно было оставаться на улицах до конца и на жестокость отвечать жестокостью. Но мою точку зрения мало кто поддержал. А к чему это привело, все, итак, знают…

Беседовала Анна Златковская